Что мне расскажет спящий проводник?
Пустые, дребезжащие стаканы
На столике купейном у окна
Несущегося мимо
Станции, мелькнувшей в темноте
Мента, курящего в кулак
Заснеженной пустыни
Точнее — глубины
Где, как нетрезвый, глупый ученик
Стыдливо вывернув карманы
Мир наш пред Господом поник
Когда со мною встретится Она? Весёлая... без грима
Проявятся ли строчки на листе
Бумаги, что я комкал и таскал в башке своей, как в мусорной корзине
Поверив благородной пантомиме
Её безмолвной красоте?
Когда минуты станут длинными руками
Неотвратимой смерти?
Чем время будем мерить мы?
Во что сыграем с ветром, облаками
Одни, среди зимы?
Что мне расскажет Родина моя
С плывущими кусками на экране любви замерзшей, вьюгой февраля
В пустой и тёмной пропасти зрачка
По расширяющейся звёздной пилораме?
С водой технической, прокисшей в кране
В разбитом шприце тощего торчка
Что в туалете просыпается зевая
И смотрит на поля
Что мне расскажет нищая старуха
На злом перроне, с полным узелком картошки сваренной
Назойливая муха
Под хамством мокнущая, как под кипятком?
За поездом устало семенит
Глазами, полными разлуки и труда
Руками, верными прощению и ласке Сынки, еда
Чуть слышно говорит
Кому, сыночки, деточки? Беда
Что мне расскажут эти города
Многоэтажки, склады, чьи-то норы
Одушевлённые граффити гаражи
Бездомные кирпичные заборы?
Унылая, неверная среда всех дней недели
Ловит поезда, что до смерти ей надоели
Окраин грязных этого покоя
Никто не ценит, верится с трудом
Что столько поколений есть в крови сего надоя
Но там, где третий, рядом еще двое
И свечкой теплятся церквушка и роддом
Куда они все едут?
Куда они все едут?
Куда они все едут? Что влечёт
Нас в панорамах дальних
Что в этих городах суицидальных
Где каждый жест и чувство любят счёт?
Где всё конечно, кроме пустяков
Что памятью особенно любимы
И хочется простить мне сопляков
В пространство бросивших
Нет, не рабы мы!
Нет, не рабы мы!
Нет, нет, не рабы мы!
Нет!
Пустые, дребезжащие стаканы
На столике купейном у окна
Несущегося мимо
Станции, мелькнувшей в темноте
Мента, курящего в кулак
Заснеженной пустыни
Точнее — глубины
Где, как нетрезвый, глупый ученик
Стыдливо вывернув карманы
Мир наш пред Господом поник
Когда со мною встретится Она? Весёлая... без грима
Проявятся ли строчки на листе
Бумаги, что я комкал и таскал в башке своей, как в мусорной корзине
Поверив благородной пантомиме
Её безмолвной красоте?
Когда минуты станут длинными руками
Неотвратимой смерти?
Чем время будем мерить мы?
Во что сыграем с ветром, облаками
Одни, среди зимы?
Что мне расскажет Родина моя
С плывущими кусками на экране любви замерзшей, вьюгой февраля
В пустой и тёмной пропасти зрачка
По расширяющейся звёздной пилораме?
С водой технической, прокисшей в кране
В разбитом шприце тощего торчка
Что в туалете просыпается зевая
И смотрит на поля
Что мне расскажет нищая старуха
На злом перроне, с полным узелком картошки сваренной
Назойливая муха
Под хамством мокнущая, как под кипятком?
За поездом устало семенит
Глазами, полными разлуки и труда
Руками, верными прощению и ласке Сынки, еда
Чуть слышно говорит
Кому, сыночки, деточки? Беда
Что мне расскажут эти города
Многоэтажки, склады, чьи-то норы
Одушевлённые граффити гаражи
Бездомные кирпичные заборы?
Унылая, неверная среда всех дней недели
Ловит поезда, что до смерти ей надоели
Окраин грязных этого покоя
Никто не ценит, верится с трудом
Что столько поколений есть в крови сего надоя
Но там, где третий, рядом еще двое
И свечкой теплятся церквушка и роддом
Куда они все едут?
Куда они все едут?
Куда они все едут? Что влечёт
Нас в панорамах дальних
Что в этих городах суицидальных
Где каждый жест и чувство любят счёт?
Где всё конечно, кроме пустяков
Что памятью особенно любимы
И хочется простить мне сопляков
В пространство бросивших
Нет, не рабы мы!
Нет, не рабы мы!
Нет, нет, не рабы мы!
Нет!
